Казалось, вся она вывернулась под неестественным углом. Глаза налились кровью.

Язык вывалился, а зубы стали длинными и острыми. Плечи выкрутило в другую сторону.

Женщина дернулась, крепкие путы разорвались. Леканя увидел, как разошлась кожа на ее запястьях.

Женщина выпрямила руки, склонила голову и пошла на Германа. Леканя сделал шаг. Волосы на его голове зашевелились. Где-то сзади висела веревка. Он не собирался погибать под когтями чудовищ. Пока она занята гимназистом, у него есть несколько минут, чтобы взобраться вверх. А дальше он найдет выход.

— Помоги! — прохрипел Зорг. Одержимая оседлала парня. Между его шеей и зубами оставалось не больше локоть. А потом мертвая женщина развернула к Лекане страшное лицо. Он вытащил парабеллум и почувствовал, как дрожит его рука. Парень набрал в легкие воздух и выпустил в лицо все восемь шаров.

Через двадцать лет, когда он будет собственноручно наказывать врагов народа, перед его глазами будет стоять это безобразное лицо. Его руки уже не будут дрожать.

Пещера наполнилась дымом и запахом пороха. Уши словно заложили ватой.

Фигуры превратились в тени в воде. Герман, как рыба, закрывал и открывал рот.

Когда в пещере стало яснее, они увидели мертвую женщину с продырявленным лицом.

Леканя безразлично копнул тело и осторожно выглянул из окна. Уроды с обвисшей грудью не увидел.

— Все восемь ровно в цель, — сказал Герман. Он не сводил глаз с мертвой и, по-видимому, не чувствовал боли. На его худой груди уже набухли кровью

царапины от когтей урода, унесшего ребенка.

— А ты не верил, что я стрелок, — сплюнул Леканя. До этого дня ему ни разу не удавалось попасть. Хотелось пить и нюхнуть табака. — Три унции отдал бы за понюшку, — сказал Леканя и поднял Колыбель. — Ты мне виноват, Германия. Столько свинца на твою бабу перевел.

— Да, — простонал Зорг, схватился за грудь и шлепнул на пол.

Леканые самостоятельно пришлось оттащить мертвую в угол и забрасывать ее шкурами.

В пещере нашлись хлеб, головка овечьего сыра, полмешка яблок и сумка с сушеным кизилом. А самое главное — источник с водой. Леканя наполнил свои фляжки и бурдюк колониста, а затем налил на голову Герману. Когда гимназист пришел в себя, Леканя раскошелился на глоток самогона.

— Я тоже пойду к красным, за ними сила. По тебе вижу, — прогугнял осоловелый Герман. Леканя глотнул, скривился и посмотрел на Колыбель. Языки костра, который они разожгли посреди пещеры, сверкали на окованных золотом боках.

— Как думаешь, — задумчиво сказал Леканя, — если уроды существуют, то, может, и бог есть?

— Гм, — хмыкнул Герман. — Не знаю по поводу старого бога, но вся ваша революция породила нового. Ему я и буду служить.

Они еще несколько часов пили самогон. С криком «даешь революционную справедливость» Леканя надюрил в Золотую Колыбель. Герман заливался хохотом, но повторять не стал.

На рассвете они вытащили из тайника лодку. «Если повезет, — думал

Леканя, — утром пристану к острову Джарилгач. Или спрячусь на какой-нибудь другой мели. Сенька Немич хорошо знал эти воды. Когда этим путем водил контрабанду в Одессу, то и Леканя не пропадет. Только что с этим? Пристрелить немчуру или оставить? Парень закинул ружье и повернулся к Герману. Рука так и чесалась.

— Ты меня спас. Герман Зорг такого не забывает, — говорил немец.

— Я бы и дом тебе свой отдал, но теперь там черномазые кимры. — Колонист захохотал. Острые худые плечи дернулись, парень схватился за грудь, придерживая наскоро привязанные бинты. — Уж лучше тебе, чем им.

«Один хер пристрелят. Таким малохольным долго не ходить», — подумал

Леканя и оттолкнула лодку.

— Как тебя зовут? Скажи! — крикнул вдогонку Зорг. — Может, когда-нибудь отблагодарю? У нас в Киммерике говорят, что долги нужно отдавать.

— Иван я, Серов. А так Леканей зовут, — помахал рукой он. -

Прощай, Германия!

Небо на горизонте покраснело. Скалистые обрывы тоже изменили цвет. Ему показалось, что в темном окне блеснул свет. Немец все еще стоял на берегу, словно хотел убедиться, что Леканя отплыл.

«А если мне что-нибудь от тебя понадобится, то я сам приду и заберу. Не очень разбрасывайся обещаниями», — о себе добавил Леканя и посмотрел в лодку. В глубине, рядом с другой контрибуцией, лежала разбитая Золотая Колыбель. От нее все еще пахло мочой. Он и сам не знал, чего ее увлек. Но если гимназист прав, если прямо сейчас рождается новый бог, ему захочется получить и эту землю. Леканя закрыл люльку дранкой и развернулся в сторону моря.

Талавир. Пробуждение

Талавир открыл глаза и посмотрел на сухое скрюченное дерево над своей головой. Солнце садилось. В длинных тенях ветви напоминали пальцы, готовые вцепиться ему в лицо. Едва заметный ветерок покачивал клочки ткани, костяные и железные погремушки, которые увешивали мертвую крону. В ветвях, словно огромный кхартал, сидел Рябов. Несмотря на то, что Талавир узнал правду о Шейх-Эли и своем происхождении, М-14 продолжал приходить. Талавир видел его краем глаза как тень, чаявшуюся в углах темноту перед тем, как он засыпал или сразу после пробуждения. Рябов постоянно что-то беззвучно шептал, но Талавиру все никак не удавалось услышать слова.

— Что ты хочешь? Мы ведь все выяснили? Ты хотел убить не меня, а чудовище, в которое я превращался. Ты не виноват, скорее уж я. Каждый после

Шейх-Эли стал другим, но почему-то только я — живым мясом.

Талавир нащупал камушек и бросил в тень. Он не ожидал столько шума от собственных движений. К новому телу еще придется привыкать. Талавир ощупал лицо, коснулся груди и посмотрел на ноги. Нет, это был не сон. От костюма Старших

Братьев остались именно куски, хлам из джадала прилип к коже. Вместо манкура во лбу торчала золотая бляшка Ханума. Другая, снятая с Рябова, прилипла у сердца. Вокруг нее в грудь вонзились трески черного от времени дерева.

Кое-где на них проступали вкрапления золота, бронзы или остатки металла, покрытого красной эмалью. Такую краску он видел на звездах, которыми